Джек Восьмеркин американец [3-е издание, 1934 г.] - Николай Смирнов

Общее хозяйство было неудобно только в одном отношении: нехватало помещения для жилья, и теснота изводила.

Все не могли жить во флигеле, а работы часто требовали присутствия всех работников с раннего утра. Ходить из Починок, за пять километров, было трудно. Летом большинство оставалось ночевать на сеновале и в сараях. А осенью, с первой непогодой, из-за помещения пошла буза.

С помещения и началось.

Три тонны излишков

Урожай убрали вовремя.

Коровы и лошади были обеспечены кормом до новин. Под силос вырыли уже не яму, а целую траншею. Изнутри траншею оплели ивняком и обмазали глиной, затем начинили рубленым кормом. Получилась зеленая колбаса для коров, весом в шестьдесят тонн. Ячменя, проса и картошки должно было хватить до следующей осени. Только табак подвел коммуну. Неожиданно, в середине сентября, утренник убил растения, и удалось снять только один урожай листьев, не больше тонны. Неудача эта разрушила планы коммуны — за счет вырученных от продажи табака денег намечали много работ провести. Теперь снятую тонну листьев решили высушить по всем правилам и зимой продать табачной фабрике. В протокол собрания записали: «следующие годы сеять табаку меньше, боится осенних утренников».

Околотили яблоки в саду, и теперь весь чердак во флигеле пропах антоновкой, которую уложили в солому, рядом с комнатой Татьяны. Пшеницы хватило на возврат ссуды и на семена. Коммуна свезла и на ссыпной пункт сколько полагалось. Остальное зерно пока не мерили и не делили, но по расчетам Капралова тонны три приходилось на нужды коммуны, в неделимый фонд. Вот из-за этого неделимого фонда и разыгрался в коммуне скандал.

Летом Джек потратил много энергии на ремонт старого дома. Полуразрушенный верхний этаж разобрали еще весной. Крепкий кирпич выбрали и выложили в штабеля. Часть кирпича пошла на печи и на ремонт бани. Лес на полы, потолки и стропила достали в городе, в кредит. И гвоздей достали в городе.

Николка Чурасов, который умел плотничать, составил строительную артель. Артель в междупарье настлала полы в шести комнатах, срубила потолки и стропила. Досок нехватило только на пол большого зала, и пол в нем Бутылкин выложил кирпичом, по рисунку, елочкой. Крышу крыли толем, тесом и старым железом. Получилось не очень-то красиво, но крыша все-таки была. Переселение в большой дом задерживалось только из-за отсутствия окон и дверей. За эти поделки Николка не брался — говорил, что столярная работа не его специальность. Да и стекол все равно не было. Денег на рамы из-за гибели табака в коммуне не нашлось. Джек с этим не мог примириться и начал мудрить.

Надо сказать, что еще летом Николка Чурасов и Капралов организовали в коммуне партийную ячейку. Из города приезжал тогда знакомый Николки, партиец Бабушкин, с членом райкома. Они жили в коммуне несколько дней и положили начало партийной работе. В ячейке, кроме Капралова и Николки, состояло пять человек: Булгаков Глеб, Дмитрий Чурасов, жена Капралова Ольга Ивановна, Вера Громова и Сергей Маршев.

Николка и с Яшкой заговаривал о вступлении кандидатом, но тот откровенно ответил:

— Подожди, Николка, до весны. Зимой почитаю книги и тогда подам заявление. А сейчас еще мало знаю, и по правде тебе скажу: сны у меня бывают неподходящие.

— Ферма, что ль, снится? — спросил Николка.

— Нет, ферма не снится. А вот на той неделе видел я, что страшный суд настал, а мы будто дворец в это время мраморный достраивали. Так дворец на кирпичики развалился…

Николка и Капралов посмеялись над Яшкой, но сочли его отговорку уважительной, тем более, что к голосу ячейки Яшка всегда прислушивался. Всем в коммуне казалось, что лучшего председателя, чем Джек, нельзя и придумать. Он всюду поспевал вовремя, все предвидел и сам никогда не отказывался от тяжелой работы. Неудовольствия против него возникали только из-за спешки, которую он разводил иногда. Да еще любил он будить коммуну раньше срока. Часы были только у него, и он вставал первым. И сейчас выходил на двор и принимался колотить в большой китайский гонг, который нашли в диване у покойного старика Кацаурова. Гонг ревел, как тигр, и от этого рева люди моментально просыпались, все, кроме Чумакова. Яшку насмех звали тигром и часто ругались, что он не дает поспать.

Но все эти неудовольствия были сущими пустяками, и дело шло гладко. Ячейка, когда нужно, поддерживала Яшку, и вот только осенью, после уборки урожая, Джек выкинул такую штуку, что все перессорились в «Новой Америке».

Началось с того, что Джек встретил в Починках старика Сундучкова, который завел с ним разговор:

— А что, Яша, слышал я, что в коммуне у вас пшеница есть лишняя. Правду ли говорили мне, али наоборот?

Яшка никогда не любил Сундучкова, а последнее время особенно. Старик выдал свою дочь за Петра Скороходова, злейшего врага коммуны. Но тут Джеку показалось, что Сундучков заговорил о пшенице неспроста, и он подтвердил, что хлеб в коммуне действительно останется.

— А как насчет продажи? — спросил Сундучков мягко. — Ведь я не по казенной цене предложу, а по вольной. Сделаемся, что ли?

Яшка прикинул в уме, что если продать Сундучкову три тонны из неделимого фонда по хорошей цене, то рамы, пожалуй, справить можно.

— Сойдемся! — сказал он уверенно. — Припасай деньги. Завтра на правлении доклад поставлю — и тогда по рукам.

Но правление посмотрело на дело иначе. Когда Джек заикнулся о продаже пшеницы Сундучкову, Николка Чурасов заржал, как лошадь.

— Во! — закричал он и подмигнул Капралову. — Нечего сказать, — попал пальцем в небо. Мы с Васей только вчера в ячейке говорили, что хорошо бы в воскресенье красный обоз составить и на склад зерно подать, а ты спекулировать собираешься. Хорош гусачок, а еще председатель.

Джек рассердился:

— Да ведь я, Николка, не в свой карман торговать собираюсь. Мы все свои долги покрыли, семена ссыпали. Излишки наши. Надо нам как-нибудь до зимы обернуться.

— Да чудак ты человек, — сказал Николка наставительно. — Забыл ты, что ли, откуда у нас излишки? Землю нам советская власть прирезала? Прирезала. Трактор дала? Дала. Семена в кредит отпустила? Отпустила. Много ты в Америке от правительства кредита получал? Слезки ты получал одни. Смекаешь? Неужели ж мы теперь из-за стекла на спекулянтский путь становиться должны? Вот погоди, к новому году управимся с табаком, тогда рамы и вставим.

Все правление поддерживало Николку. Но Джек стоял на своем. Он начал доказывать, что, если не отделать дома до зимы, коммуна развалится. Коммунары разъедутся по домам, разберут скот и запасы, за зиму все проедят, а заработать ничего не заработают.

Обязательно надо предоставить семейным по комнате в большом доме и мастерскую какую-нибудь при коммуне открыть.

Николка решил дать Якову бой по этому вопросу. Он сказал задорно:

— Если каждый будет со своей колокольни смотреть, Яша, то город без хлеба ноги протянет. Снимай предложение!

— Постой! — вмешался Капралов. — Соберем завтра собрание, проработаем вопрос сообща. Пускай члены выскажутся, продавать хлеб на сторону или до нового года в тесноте поживем.

Николка кивнул головой:

— Ладно! Проверим сознательность членов. Передадим на общее собрание.

Джек не возражал.

— Что ж, передадим на общее.

После ухода Яшки члены правления еще потолковали немного.

— Узко он смотрит, — сказал Николка. — Мраморные дворцы ему снятся у нас на дворе. А то, что первое наше дело — знамя высоко держать, этого он недооценивает.

— Боюсь я, что подаст он в отставку, если по его не сделаем, — забеспокоился Дмитрий Чурасов. — Уедет в город работать. А мы без него с табаком не управимся.

— Никуда он не уедет! — отрезал Николка. — Обязан общее собрание слушать. А не послушает, пусть катится. Теперь мы на ногах стоим.

Однако мысль о тем, что общее собрание может кончиться отставкой председателя, мучила Николку. Вечером, когда Джек ушел из дому, Николка поднялся в светелку и постучал к Татьяне.

— Чего тебе, Николка? — спросила Татьяна, выглядывая в дверь.

— Поди, Таня, сюда.

Татьяна вышла, и Николка зашептал:

— Слышь ты, Яшка при особом мнении на правлении остался. Хлеб хочет продать спекулянту, а мы запрещаем. Боюсь я, что из коммуны он уйдет, а сама знаешь — нам его лишиться нежелательно. Вот ты тут почитай, Таня, о продовольственном положении и о значении коммун и своими словами ему вечерком расскажи.

Николка протянул Татьяне политграмоту. Та взяла, усмехнулась:

— Да никуда он не уйдет, Николка. Все его интересы здесь. Просто шумит.

— Я тоже так думаю. А если дело до разрыва дойдет, ты за кого стоять будешь: за него или за нас?

Татьяна задумалась. Николка опять начал говорить. Они долго шептались, сидя на ящике с антоновскими яблоками. Разговор оборвался сам собой в тот момент, когда внизу послышалась английская речь Чарли. Он что-то доказывал Джеку, а что — невозможно было понять. Николка тихо спустился вниз. А Татьяна вошла к себе в комнату, уселась за стол и начала быстро перелистывать книгу.